Чертова кукла - Страница 50

Кто ехал дальше — спешил перекусить. Толпились у буфетной стойки — там светло и даже будто теплее: дымятся блюда с макаронами, котлетами, сосисками, пахнет вкусно горячим кофеем.

Солидная финка разливает кофе и покровительственно следит за пассажирами: они сами берут тарелки, накладывают, что приглянется, и отходят к столикам, в глубину.

Бородатый пассажир навалил себе полную тарелку макарон, спросил пива и пошел в самый дальний угол. Сел там за непокрытый столик у окна, высокого, черного. Есть начал медленно. Пиво выпил, еще взял.

Зазвонили, задвигались, двери пуще захлопали… И вдруг сделалось тихо. Ушел поезд.

Кое-кто остался за столиками. Остался и пассажир в чуйке; его почти не видно в затененном углу. Финские девицы, в чистых передниках, хлопочут у буфета, новые блюда с сосисками откуда-то вытаскивают: сейчас опять поезд, с другой стороны. Да и он не последний.

Не русский вокзал. В том, как стакан стоит, как двери хлопают, даже в самой суете чувствуется не русское, не российское. Пассажиры в такой вокзал не вваливаются, а входят. Суета без растерянности. У финки за буфетом лицо благожелательное, но двигается она не поспешно, да и все девицы-прислужницы не столько служат, сколько надзирают. Работать они совсем не прочь: руки сильные, тащит девица корчагу с супом или кофейник ростом с самовар, — ничего, даже не согнется. А "служить", то есть метаться в стороны, как мечутся русские вокзальные лакеи в прожиренных фраках, — этим девицам несвойственно, верно, и в голову не приходит.

Опять звонок, опять захлопали двери, опять толкотня У буфета, — и вкусно пахнет свежезаваренный кофе.

Два пассажира, с тарелками, с какой-то бутылкой и стаканами, пошли к дальнему столику, где тихо и невидно ютился человек в картузе, сели почти рядом с ним.

Одеты оба незаметно; так незаметно, что видишь их — словно и не видишь. Есть одежда, — в ней как в шапке-невидимке. Не всякому и не сразу дается эта шапка-невидимка. Без долгих стараний ее не добудешь.

Бородатый человек, однако, заметил обоих. Удивился про себя. Он ждал одного; другого, — высокого, сутулого, с длинными сильными руками, — даже и не знал.

А потому, не глядя в сторону соседей, принялся пока допивать свое пиво.

Ближайшие столики были свободны. Там, к буфету, — еще сидят, едят, говорят невнятно: тихое жужжанье ползет по вокзалу.

— Не угодно ли нашего испробовать? — сказал бородачу ближайший из его новых соседей. — Хорошее питье. Здешнее. Не без крепости, однако ничего.

Тот поглядел из-под бровей.

— Можно и здешнего.

— Я стакан принесу да, кстати, еще бутылочку, — сказал длиннорукий и пошел к буфету.

Бородач поглядел на другого, на того, кого знал и ждал, и произнес:

— Письмо.

— Ага. Очень хорошо. Вы не беспокойтесь, Сергей Сергеевич. Это мой товарищ, Юс.

— Он что же, знает?

— По этому нашему делу? Да так. Что надлежит.

Сергей Сергеевич помолчал.

— А я уж рукой было махнул, — сказал он раздумчиво. — Второй день по вокзалам. Уж боялся, как бы с хвостом не очутиться. Да нет, не заметно. В лицо они меня никто не знает.

— Не видать, — подтвердил весело Михаил. — Вчера было мне туда не попасть. А нынче вот счастливо.

Говорили не тихо, не громко. Обыкновенно. Слушать было некому.

Незаметным движением Сергей Сергеевич положил на стол около тарелок небольшой синеватый конверт и отвернулся, доедая охолодевшие макароны. Так же незаметно и быстро Михаил распечатал конверт и пробежал крупно исписанный листок, не снимая его со стола.

Потом взглянул на Сергея Сергеевича, еще раз проглядел письмо и спрятал.

— Он сам вам привез?

— Нет… Она. Просила на словах передать, если можно будет…

— Что?

— Да вот, что он очень хотел… свиданья, что сам первый даже заговорил… но потом отдумал. Не может, уезжает. И за вас беспокоится. Оно, правда, по вокзалам-то вам с ним путаться — куда же? За ним бы уж теперь семь хвостов волочилось, поезди он, как я. Привез бы вам угощение.

— Пожалуй. Больше ничего она не говорила?

— Говорила, что будто бы очень он жалел, что важное дело у него к вам, про которое в письме не напишешь. Какое — говорит, не знаю. Вот, однако, дал письмо.

Михаил кивнул головой.

— Да. Да. Хорошо. Так, значит, и будет.

— Ответ?

— Ответ на словах: да, хорошо. Это ей завтра же скажите, чтоб она ему передала. Я и написать это могу ей.

— Не надо. Не забуду. Ну их, не ровен час, у них в Белоострове. "Хорошо" — ну и ладно.

— Так ей скажите еще… ей, собственно… ну, что вот видели меня, что я… что мы с ней увидимся, я верю.

— Да уж скажу. Как не увидеться! Переходят времена у человека.

— Хорошо, хорошо… А давайте-ка выпьем лучше! Вон Юс несет и стаканчик, и все прочее! Переходят времена, а наше еще не перешло. Много его перед нами! Пожалуй, минут сорок, а то и час.

Подошел Юс и сел.

— В городе не остаться ли мне? — спросил он Михаила. — Или ты останься.

— Зачем? Пустяки! Проводим его степенство, и со следующим айда вместе. Девицы здесь, слава Богу, такие нелюбезные, что ни малейского внимания на нас не обратили. Выпьем-ка лучше в компании!

Налили. Выпили. Крепковато "питье", но Сергею Сергеевичу не привыкать же стать.

Михаил тоже не пьянел, хотя, должно быть, уже пил и раньше. У него странное сегодня, жесткое и темное лицо, синий взор не тяжел, но остр и горек. Сергею Сергеевичу под этим взором не то жутко, не то совестно. Сам даже удивляется.

— Вот и выпьем нынче с вами по-хорошему, дорогой вы Сергей Сергеевич, — смеется Михаил. — Иной раз следует выпить. Мы не святые. А у вас как, по вашему уставу, не возбраняется?